Ночница. Коллекция ужасов - i_001.png

Антон Мамон

Ночница. Коллекция ужасов

Посвящается городу, который дарит мне самые прекрасные и самые ужасные моменты моей жизни.

“But I don’t want to go among mad people," Alice remarked.

"Oh, you can’t help that," said the Cat: "we’re all mad here. I’m mad. You’re mad."

"How do you know I’m mad?" said Alice.

"You must be," said the Cat, "or you wouldn’t have come here.”

Lewis Carroll, Alice in Wonderland

© Мамон А. В., 2023

© Издание. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2024

Ночница

Приютские дети – самые несчастные. Пожалуй, даже несчастнее детдомовских. Ведь последние не терзают себя надеждой вернуться домой: они привыкают к новой жизни и твердо знают, что другой у них не будет. По крайней мере, до тех пор, пока мачеха-система не выплюнет их за ворота госучреждения. Тем же, кто по той или иной причине оказался в приюте, каждый миг мерещится, что всё может измениться. Что строгий воспитатель вот-вот назовет твою фамилию и заставит проследовать за ним в кабинет, в комнату, где сидит заплаканная бабушка или дальняя родственница, лицо которой напрочь стерлось из памяти.

Каждый ребенок «на передержке» не живет, а существует в ожидании счастливого дня. Ест, гуляет, смотрит телевизор и принимает витамины, поглядывая на дверь. Но, как говаривал Альберт Джей Нок, нет ничего более постоянного, чем временное! Большинство таких детей не возвращаются в семьи. Иногда – потому что некуда. Иногда – потому что незачем. Чаще всего это к лучшему.

Моя история в приюте длилась долгих три года, и, скажу я вам, это был странный опыт. Думаю, чистый детский разум просто не способен уместить в себе масштабы трудностей взрослых. Ведь у тех, кто бреется и носит бюстгальтеры, постоянно что-то не ладится. Любовные перипетии, финансовые провалы, проблемы с алкоголем, комплексы на фоне невостребованности и еще куча всякой ерунды, что в конечном итоге обрушивается на хрупкие детские плечи. Иногда малыши не справляются с решениями родителей. Так они попадают в огороженные высокими заборами дома.

Вспоминая временное пристанище, я ловлю себя на дурацкой мысли: жить там – все равно что ждать автобуса, номер которого тебе неизвестен. Вокруг постоянно суетятся люди, но никто, практически никто не задерживается надолго. Приезжают одни, уезжают другие. Кто-то искренне рад тебя видеть, другим и повода не нужно, чтобы разукрасить твой глаз. Шум, давка, иногда – полное одиночество, но ты все ждешь и ждешь, когда придет пазик и отвезет тебя куда-то! Неважно куда, лишь бы подальше от остановки «Неизвестность». Как я уже говорил, бо́льшая часть брошенных крох так и не дожидается заветного желтого пятна в облаке пыли на горизонте. Но я дождался. Автобус, изменивший мою судьбу, подъехал к воротам приюта «Светлячок» в районе восьми часов утра.

То был далекий июль 2001 года… Подумать только, двадцать лет прошло, а помню этот день, как вчерашний! До сих пор в носу стоит отвратительный запах солярки, которым был пропитан каждый угол салона. А жесткие кресла, перетянутые бордовым кожзамом?! От одного лишь взгляда на эти королевские седалища ягодицы сводило судорогой. Духота и шансон из хриплых колонок – вечные спутники на подобных маршрутах, но мне по какой-то причине запомнилось другое.

Внутреннее убранство пазика бережливо хранило следы всех наших путешествий, а из корявых надписей, вырезанных в облупившейся охре со следами наклеек, можно было узнать имена и клички тех, кто задолго до нас сотрясался в этой душегубке. Эдакая повесть временных лет на колесах.

Я долго не мог понять, что чувствую к автобусу, который перемещал нас по городу, возил на экскурсии в музеи и на льготные утренние сеансы в кинотеатр. С одной стороны, меня в нем неизменно тошнило. Каждая поездка казалась последней. Не смея попросить об остановке, я взаправду умирал! И оживал, стоило выйти на свежий воздух. С другой стороны, прибытие «хлебной булки» (так мы прозвали автобус из-за характерной формы кузова) всегда означало, что день пройдет интересно: нас обязательно перенесут в какое-то любопытное местечко. Хотя, когда живешь в приюте – рад любой вылазке.

Осознав это, я решил любить наш пазик, сколько бы страданий он ни причинял. Ведь любовь – это всегда прощение и смирение. По крайней мере, в этом убеждала бабушка незадолго до того, как отдала меня на попечение государства. Наверное, уже тогда она понимала, куда дует ветер, и потихоньку готовила меня к безрадостным переменам. Скажу сразу: не помогло и нисколько не смягчило удар! Приют – паршивое место, из которого хронически мечтаешь сбежать. И это была еще одна причина любить автобус, увозивший нас от него подальше.

– Живее, скорее, расторопнее! – перебирала синонимы пышноволосая дама в очках, имя которой с годами затерялось в памяти. – Заходим! Рассаживаемся! Не балуемся! Очень скоро наша желтая субмарина отчалит, и начнутся приключения!

– А что на этот раз? Зачем нам теплые вещи? – осмелился спросить я у обладательницы густой шевелюры.

– Все-то тебе любопытно, Тёма! – усмехнулась воспитательница, поправив на носу очки с фиолетовым градиентом. – Потерпи немного, любопытная Варвара!

– Ну и ладно, – печально выдохнул я, уже предчувствуя, что старшие мальчишки до полусмерти замучают меня этой самой «Варварой».

Опустившись на лавку, я устало закрыл глаза. «Здесь и высплюсь», – решил я в мыслях, поминая беспокойную прошлую ночь. Местные хулиганы пытались сделать «зассыхой» очередного несчастного из тех, кто помладше. Дождались полуночи, аккуратно вышли из палаты, миновали храпящую нянечку и шмыгнули в туалет, где набрали стакан теплой воды. В него-то и полагалось опускать пальцы сопящих пацанов в надежде, что это спровоцирует мочеиспускание. К слову, штука была рабочая: почти каждое утро кто-нибудь просыпался в холодной луже под сиплый гогот тех, кто не ведал жалости. Я не хотел быть одним из «ссыкунов», а потому – засыпал последним, когда заканчивались шорохи, смешки и скрипы.

– Ты знаешь, куда мы едем? – настороженно спросил Витька, мальчишка, с которым никто не хотел общаться (он безо всяких стаканов с теплой водой «дудонил» в кровать через ночь – детский энурез).

– Нет, ничего не знаю! – брезгливо отворачиваясь, бросил я и тут же выдохнул с облегчением, осознав, что Витька продолжил поиски места.

Дорожная качка мгновенно навеяла сон. Не замечая криков и суеты вокруг, я оперся на испещренное царапинами стекло и задремал. В то утро мне впервые за несколько лет приснилась мама. Она серьезно на меня смотрела и безостановочно говорила. Казалось, родительница стоит за плотным, звуконепроницаемым экраном: ее губы двигались, но слова не доносились. В конце нашего короткого свидания она сняла с себя нательный крест и бросила мне. Не помню, что дальше, но ощущения были жуткие. В нашей семье никогда не снимали оберегов-распятий. Мы верили, что покуда они с нами – беда не нагрянет… Проснуться довелось от резкого толчка.

– Вставай, Варвара, приехали! – издевательски бросил Артур, старший из приютских.

Потерев ушибленное плечо, я проморгался, закинул рюкзак на плечи, выпрыгнул из автобуса и присоединился к линейке, в которую выстроили воспитанников приюта.

– Итак, дети! – торжественно начала дама с химией на голове. – Мы думали сказать вам заранее, но решили, что лучше это останется сюрпризом. Мэр нашего города Еремей Миронович Лапин выделил для «Светлячка» путевки в это чудесное место! Добро пожаловать в детский лагерь «Сосновый лог»!

Только на последней фразе я додумался оглядеться. Тогда мне было невдомёк, что такое лог, но сосны сразу бросились в глаза. Могучие, грубые, с длинными лысыми стволами, они упирались в самое небо, отбрасывая густую тень. В памяти возродились образы одноклассников, каждое лето проводивших вдали от дома.